«Жоко влечет к себе весь мир...»
В фонде архивных документов историка музыкального театра и сотрудника нашей библиотеки Арсения Александровича Ильина (1911-1970) был обнаружен фрагмент театральной программы к постановке Александринского театра «Жоко, бразильская обезьяна», состоявшейся, предположительно, осенью 1827 года. В основу легла свободная переработка повести французского писателя-натуралиста Ш. Пужана «Жоко, анекдот, извлеченный из неизданных писем об инстинкте животных» (Париж,1824).
Сентиментальный сюжет о трогательной дружбе человека и примата привлек внимание его соотечественников – драматургов Габриэля (Ж.-Ж.-Г. Делюрье) и Э. Рошфора, создавших мелодраматическое произведение в трех действиях с последующей богатой сценической судьбой. Бразильский плантатор Фернандец ожидает прибытия жены и маленького сына на корабле, но у берега случается крушение судна. Обезьяна Жоко, ранее прирученная Фердинанцем, спасает ребенка. Однако матрос, истолковавший вмешательство огромной обезьяны, как угрозу, пристрелил её. Умирая, Жоко успевает вручить своему хозяину ранее добытые им драгоценности.
Русский перевод осуществил театральный драматург и критик Рафаил Михайлович Зотов (1795 – 1871), и в фондах нашей библиотеки хранятся три экземпляра рукописной пьесы разных лет создания, ведь спектакль «Жоко, бразильская обезьяна» имел большой успех на отечественной сцене как в Императорских, так и в провинциальных театрах на протяжении нескольких десятилетий. Но начиналось всё на театральных подмостках Парижа: триумфальная премьера представления, где пантомимно-танцевальной частью руководил балетмейстер Ф. О. Блаш, состоялась в марте 1825 года в театре Порт Сен-Мартен.
По мнению исследователя А.А. Карпова, своим триумфом она была обязана не только необычному сюжету, сочетанию доброго юмора и трогательных моментов, но и таланту исполнителя роли обезьяны Жоко – прославленного мима и танцовщика, великолепного драматического актера Ш. - Ф. Мазюрье (1798–1828), родоначальника «всех животно-подражаний и карикатур на сцене».
Вести об успехе театральной парижской новинки освещались и в русской периодической печати на протяжении всего 1825 года. Например, в «Московском телеграфе» писали: «Что произвело всеобщее движение, это “Жоко”! В театре de la Porte St. Martin долго не могли наготовиться мест для зрителей — и теперь “Жоко” дают беспрестанно». Не обошла вниманием ажиотаж вокруг спектакля и «Северная пчела»: «Успех пиесы “Jocko” <...> возбудил в парижанах страсть к обезьянам. Все новые моды получают название à la Jocko». Там же размещались объявления о том, что с 17 сентября по 22 октября 1827 года на сцене петербургского Большого театра состоялось шесть представлений мелодрамы «Jocko, oder Brasilianische Affe», сыгранных немецкой труппой при участии Шпрингера. Но и русские актеры не отставали от своих европейских собратьев по творческому цеху, и раритет РГБИ – прямое тому доказательство.
Несмотря на то, что сохранившийся фрагмент программы не содержит указания даты, времени и места постановки спектакля, она подробно раскрывает состав актерской труппы, где можно увидеть имена значительных представителей театрального мира XIX столетия. Так, роль Фернандеца (португальца, владеющего в Бразилии плантациями и любителя естественной истории) играл артист и водевелист Петр Андреевич Каратыгин, (г-н Каратыгин 2; 1805 –1879), брат знаменитого трагика Василия Каратыгина. Супругу плантатора – Любовь Осиповна Дюр (Дюрова, в замужестве Каратыгина; 1805 –1828), а роль обезьяны Жоко впервые исполнял клоун Дирекции Императорских театров, любимец публики Вийоль. Эти и другие, указанные в программе актеры, входили в состав новой труппы, набранной Князем Шаховским в 1822 году. Александр Александрович Шаховской (1777 –1846) – отечественный драматург и театральный деятель из знатного рода. С 1802 по 1826 годы он нёс службу в Дирекции Императорских театров и практически осуществлял руководство театрами Петербурга.
В третьем томе «Истории русского драматического театра» (М.,1978) классики-театроведы указывают, что первые постановки «Жоко, бразильская обезьяна» в северной столице относятся к периоду с 24 октября по 15 декабря 1827 года, к которому и относится наша программа. В пользу этого вывода говорят и трагические факты семьи Каратыгина-Дюр: уже в 1828 году Любовь Осиповна умерла от чахотки всего через несколько месяцев после замужества. В 1848 году, в память двадцатилетия после её смерти, старейшая отечественная газета «Санктпетербургские ведомости» (№ 288) напечатала заметку Г-на Петрова (возможно, того самого, кто указан в программке как создатель бамбуковых декораций). Небольшая статья была размещена в рубрике «Театральные хроники» и называлась «Александринский театр. Бенефис Г-жи Дюр». В ней современник актрисы не просто упомянул участие актрисы в спектакле «Жоко, бразильская обезьяна», но включил его в число знаковых в недолгой, но яркой творческой судьбе Л. О. Дюр.
Русская публика приняла спектакль с не меньшим восторгом, чем парижане. Гастрольные и отечественные постановки проходили с успехом. Например, в 1831 году спектакль был поставлен на тульской сцене в доме Ливенцовых, о чем свидетельствует сохранившаяся афиша в Государственном архиве Тульской области (Ф. 90. Оп. 1.). Зрительские впечатления о спектакле передают сегодня художественные произведения и воспоминания классиков. Восторги московской публики выразил Е. А. Баратынский в поэме «Наложница»: «…Любимец лож, райка, партера, /Жоко влечет к себе весь мир...». Пушкин, петербургский зритель, в начальных редакциях «Домика в Коломне» писал: «Как резвая покойница Жоко / Александрийский стих по всем составам / Развинчен, вывихнут. И высоко / Он прыгает по крашеным дубравам».
К слову, Достоевский увидел этот спектакль в шесть лет; вероятно, речь об утреннем представлении мелодрамы в Москве 1 февраля 1828 года. Его старший брат позднее вспоминал: «...Один Раз мы видели пьесу “Жоко, или Бразильская обезьяна”. <...> ...артист, игравший обезьяну, был отлично костюмирован (настоящая обезьяна!) и был замечательным эквилибристом <…> Федор долго бредил им и пытался подражать ему».
Вот так, незатейливая пьеса может остаться в душе и памяти выдающихся людей, если она наполненная подлинным гуманизмом.
И. Чиж